- Амонтильядо!
- У меня сомнения.
- Амонтильядо!
- И я должен их рассеять.
- Амонтильядо!
- Вы заняты, поэтому я иду к Лукрези, Если кто может мне дать совет, то только он. Он мне скажет...
- Лукрези не отличит амонтильядо от хереса.
- А есть глупцы, которые утверждают, будто у него не менее тонкий вкус, чем у вас.
- Идемте.
- Куда?
- В ваши погреба.
- Нет, мой друг. Я не могу злоупотреблять вашей добротой. Я вижу, вы заняты. Лукрези...
- Я не занят. Идем.
- Друг мой, ни в коем случае. Пусть даже вы свободны, но я вижу, что вы жестоко простужены. В погребах невыносимо сыро. Стены там сплошь покрыты селитрой.
- Все равно, идем. Простуда - это вздор. Амонтильядо! Вас бессовестно обманули. А что до Лукрези - он не отличит хереса от амонтильядо.
Говоря так, Фортунато схватил меня под руку, и я, надев черную шелковую маску и плотней запахнув домино, позволил ему увлечь меня по дороге к моему палаццо.
Никто из слуг нас не встретил. Все они тайком улизнули из дому, чтобы принять участие в карнавальном веселье. Уходя, я предупредил их, что вернусь не раньше утра, и строго наказал ни на минуту не отлучаться из дому. Я знал, что достаточно отдать такое приказание, чтобы они все до единого разбежались, едва я повернусь к ним спиной.
Я снял с подставки два факела, подал один Фортунато и с поклоном пригласил его следовать за мной через анфиладу комнат к низкому своду, откуда начинался спуск в подвалы. Я спускался по длинной лестнице, делавшей множество поворотов; Фортунато шел за мной, и я умолял его ступать осторожней. Наконец мы достигли конца лестницы. Теперь мы оба стояли на влажных каменных плитах в усыпальнице Монтрезоров.
Мой друг шел нетвердой походкой, бубенчики на его колпаке позванивали при каждом шаге.
- Где же бочонок? - сказал он.
- Там, подальше, - ответил я. - Но поглядите, какая белая паутина покрывает стены этого подземелья. Как она сверкает!
Он повернулся и обратил ко мне тусклый взор, затуманенный слезами опьянения.
- Селитра? - спросил он после молчания.
- Селитра, - подтвердил я. - Давно ли у вас этот кашель?
- Кха, кха, кха! Кха, кха, кха! Кха, кха, кха!
В течение нескольких минут мой бедный друг был не в силах ответить.
- Это пустяки, - выговорил он наконец.
- Нет, - решительно сказал я, - вернемся. Ваше здоровье слишком драгоценно. Вы богаты, уважаемы, вами восхищаются, вас любят. Вы счастливы, как я был когда-то. Ваша смерть была бы невознаградимой утратой. Другое дело я - обо мне некому горевать. Вернемся. Вы заболеете, я не могу взять на себя ответственность. Кроме того, Лукрези...
- Довольно! - воскликнул он. - Кашель - это вздор, он меня не убьет! Не умру же я от кашля.
- Конечно, конечно, - сказал я, - и я совсем не хотел внушать вам напрасную тревогу. Однако следует принять меры предосторожности. Глоток вот этого медока защитит вас от вредного действия сырости.
Я взял бутылку, одну из длинного ряда лежавших посреди плесени, и отбил горлышко.
- Выпейте, - сказал я, подавая ему вино.
Он поднес бутылку к губам с цинической усмешкой. Затем приостановился и развязно кивнул мне, бубенчики его зазвенели.
- Я пью, - сказал он, - за мертвецов, которые покоятся вокруг нас.
- А я за вашу долгую жизнь.
Он снова взял меня под руку, и мы пошли дальше.
- Эти склепы, - сказал он, - весьма обширны.
- Монтрезоры старинный и плодовитый род, - сказал я.
- Я забыл, какой у вас герб?
- Большая человеческая нога, золотая, на лазоревом поле. Она попирает извивающуюся змею, которая жалит ее в пятку.
- А ваш девиз?
- Nemo me impune lacessit! <*>
- Недурно! - сказал он.
Глаза его блестели от выпитого вина, бубенчики звенели. Медок разогрел и мое воображение. Мы шли вдоль бесконечных стен, где в нишах сложены были скелеты вперемежку с бочонками и большими бочками. Наконец мы достигли самых дальних тайников подземелья. Я вновь остановился и на этот раз позволил себе схватить Фортунато за руку повыше локтя.
- Селитра! - сказал я. - Посмотрите, ее становится все больше. Она, как мох, свисает со сводов. Мы сейчас находимся под самым руслом реки. Вода просачивается сверху и каплет на эти мертвые кости. Лучше уйдем, пока не поздно. Ваш кашель...
- Кашель - это вздор, - сказал он. - Идем дальше. Но сперва еще глоток медока.
Я взял бутылку деграва, отбил горлышко и подал ему. Он осушил ее одним духом. Глаза его загорелись диким огнем. Он захохотал и подбросил бутылку кверху странным жестом, которого я не понял.
Я удивленно взглянул на него. Он повторил жест, который показался мне нелепым.
<*> Никто не оскорбит меня безнаказанно! (Лат.)
| 
