Слава небу! был кризис, —
Опасность прошла
С болезнью, что грызла,
Что медленно жгла,
Та, что названа «Жизнью»,
Лихорадка прошла.
Грустно я знаю,
Что нет больше сил;
Мне и членом не двинуть,
Я лежу, я застыл;
Ну, так что же! Мне лучше,
Когда я застыл.
Я покоюсь так мирно,
В постели простерт,
Что тот, кто посмотрит,
Подумает: мертв, —
Задрожит, меня видя,
Подумав: он — мертв.
Стенанья, страданья,
Вздохи, рыданья —
Утихли вдруг,
И сердца жестокий,
Ужасный, глубокий,
Сердца стук.
Болезнь, и тошноты,
И муки — прошли.
Лихорадки исчезли,
Что череп мой жгли;
Те, что названы «Жизнью»,
Лихорадки прошли.
И о! из всех пыток,
Что была всех сильней,
Успокоилась жажда
В груди моей,
Та жгучая жажда
Проклятых страстей:
Я глотнул; и погас он,
Нефтяной ручей!
Я глотнул чистой влаги,
Что катилась, журча,
Струилась так близко
Под ногой, из ключа, —
Из земли, в неглубокой
Пещере ключа.
И о! никогда пусть
Не подскажет вам хмель,
Что темно в моей келье,
Что узка в ней постель.
Разве люди в иную
Ложатся постель?
Чтобы спать, лишь в такую
Должно лечь постель.
|
Рассудок мой — Тантал —
В ней исполнен грез,
Забыл, не жалеет
О прелести роз,
О волненьях при виде
Мирт и роз.
Теперь, когда спит он,
И покой так глубок,
Святей ему дышит
Анютин глазок;
Аромат здесь он слышит
Твой, Анютин глазок!
Розмарин здесь, и рута,
И Анютин глазок.
Так, я счастлив в постели
Дыханием грез
И прелестью Энни,
Омытый в купели
Ароматных волос —
Прекрасной Энни.
Поцелуем согретый,
Лаской нежим, — на грудь
Преклонился я к Энни.
Чтоб тихо уснуть, —
Ей на грудь, словно в небо,
Чтоб глубоко уснуть.
Свет погашен; покрыт я,
Постель тепла.
Энни ангелов молит,
Да хранят ото зла,
Да хранит их царица
Меня ото зла.
И лежу я спокойно,
В постели простерт,
Любовь ее зная,
А вы скажете: мертв!
Я покоюсь так мирно,
В постели простерт,
Любовью согретый,
А вам кажется: мертв!
Вы, увидя, дрожите,
Подумав: мертв!
И ярче сердце,
Чем на-небе звезды
Ночью весенней
В нем светит Энни!
Горит разогрето,
Любовию Энни,
И мыслью и светом
Глаз моей Энни!
|
